М. А. Платоновой

26 января 1927 г. Тамбов

26/I 27.

Мария! Хочу побеседовать с тобой. Твое письмо от 22/I я получил. Прежде всего — Кирпичников — это не я. И вот почему. Мои идеалы однообразны и постоянны. Я не буду литератором, если буду излагать только свои неизменные идеи. Меня не станут читать. Я должен опошлять и варьировать свои мысли, чтобы получались приемлемые произведения. Именно — опошлять! А если бы я давал в сочинения действительную кровь своего мозга, их бы не стали печатать. Теперь тебе ясно, почему Кирпичников влюбился в мещаночку Руфь в Риверсайде? Кирпичников носит мои черты только отчасти. Сразу о Валентине. Ты невнимательно читала. Валентина любила не Михаила Кирпичникова (отца), а сына его — Егора. Кирпичниковых действует два — отец, а потом сын.

Если ты считаешь «Эф<ирный> тр<акт>» сумбуром — твое дело. Тут я ничего пояснять не хочу.

Смешивать меня с моими сочинениями — явное помешательство. Истинного себя я еще никогда и никому не показывал и едва ли когда покажу. Этому есть много серьезных причин, а главная — что я никому не нужен понастоящему.

Ты права, что М. А. Кирпичникова ценнее своего мужа, как жена и человек. Я нарочно рисовал ее скромными и редкими чертами.

Дальше. У меня никого нет знакомых, и никого я не хочу, несмотря на то, я изнемог здесь не только психически, но и физически. Твои намеки и открытое возмущение бьют мимо цели, т<ак> к<ак> я совершенно одинок и не соответствую твоей оценке. Пока я твой муж, по отношению к тебе я не подлая душа и не гаденькая личность. Работа меня иссасывает всего. А быть физически (хотя бы так!) счастливым я могу только с тобой. Я себе не представляю жизни с другой женщиной. Прожив с тобой всю свою молодость, наслаждаясь с тобой годами — я переделался весь для тебя. Можешь это понимать как хочешь, но я думаю точно.

Я рад за Тотика. Поцелуй его за меня так безумно, как целуется он. Я теперь не знаю, когда я увижу его, если вы ко мне не приедете. Купила ли ты себе ботики? Если не купила, сразу покупай, как я переведу тебе деньги.

Стихами тебя беспокоить не буду — пошлю Молотову.

Что за глупость с Обориной? Я не знаю такой фамилии. Я передавал печатать вещи старушкемашинистке Отд<ела> мелиор<ации>, а она их действительно кому-то передавала дальше, т<ак> к<ак> у нее нет машинки дома. Муся, это недостойно тебя. Что могла намекать Оборина? Спроси ее тогда прямо, все равно тебе на ней не жениться.

А зачем ты давала работу в НКЗ? Неужели не нашла машинистки ближе (5 этаж, Валентинина подруга и др.)? Я ведь тоже могу делать свои заключения, невыгодные для твоей чести замужней женщины.

«Епиф<анские> шлюзы» печатаются, но медленно. Кому их посылать, тебе или тоже прямо Молотову?

По-моему, ты не имеешь права зачеркивать посвящения, написанные не тобой. Когда книга выйдет с посвящением, а ты им будешь возмущена, ты имеешь возможность и право выступить в ежедневной или в журнальной прессе с заявлением, что ты отводишь от себя авторское посвящение, т<ак> к<ак> автор и его сочинения для тебя крайне неприятны, подлы, лицемерны и пр<очее>— в таком духе. Это ты можешь делать и сделаешь, когда наступит твое время. А чужими желаниями распоряжаться нельзя и плевать на них не стоит. Т<ак> к<ак> Тотик разорвал титульный лист, то я посылаю его. Передай его Молотову. Если тебе неудобно, то можешь сказать Молотову, что человек лезет на рожон и посвящает, когда его о том не просят и даже возмущаются.

Наверно, в Москве зима хороша.

Вспомнил стихи, которые спутал во вчерашнем письме:

Это из «Епиф<анских> шлюзов». Думаю засесть за небольшую автобиографическую повесть (детство, 5–8 лет примерно). Может быть, напишу небольшой фантастич<еский> рассказ на тему «Как началась и когда кончится История». Название, конечно, будет иное.

Моя жизнь застыла, я только думаю, курю и пишу. Если бы ты захотела, ты всё могла изменить. Но ты ничего для меня не хочешь. Твои поступки, твои письма говорят о твоей неприязни ко мне. Пусть нас рассудит сама жизнь.

Письма к тебе — для меня большая отрада. Действительно, они заменяют беседу.

Жду твоих писем, желаю тебе здоровья и жму твою тонкую руку.

Тотику — поцелуй, объятье и катание верхом — в далекой перспективе.

Андрей.