Век революционера (О книгах Феликса Кона «За пятьдесят лет»)

«Часовой застрелил одного из заключенных—рабочего-социалиста Иосифа Бейте, восемнадцатилетнего юношу, за разговоры с товарищами. В то время такие убийства еще не были в порядке вещей», — пишет Ф. Кон в начале первого тома своей монографии революционера. — «Иосиф Бейте был похоронен под самой оградой Повоняковского кладбища, в той части, где хоронят нищих, бездомных и самоубийц… Я часто посещал его могилу и целые часы просиживал над ней, как бы в ней ища ответа на мучивший меня вопрос». Четырнадцатилетний мальчик находится без помощи в недоумении перед своей будущей судьбой. Вокруг него — могилы, в могилах лежат навсегда умолкшие люди, убитые царскими опричниками. Иные из них ничего не хотели большего, как только государственной самостоятельности польского народа; историческое прошлое Польши воспринималось ими как идеал, и они превращали его в программу будущего; они были лишь патриоты, их сердцу достаточно было иллюзии, практически же, исключая немногих героев, патриоты удовлетворялись той Польшей, которая «тихим пропитанным болью голосом воспевает свое прошлое, оставляя будущее на волю рока». Но ведь вокруг Польши, покоренной и разделенной тиранами, существует великий мир, населенный человечеством, в массе своей едва ли более счастливым, чем польский народ. Не заключается ли истинный патриотизм в том, чтобы соединить свое национальное горе с отчаянием других измученных народов, хотя бы они и были «свободными»? И что такое свобода и «патриотизм»? — «Дома культивировались традиции, священные традиции борьбы, вне дома — вся жизнь шла вразрез с этими традициями. Поляк — „патриот“ в своем домашнем очаге — служил „верой и правдой“ в качестве чиновника русского самодержавия, употреблявшего все средства, чтобы превратить Польшу в „Привислинский край“ поляк-„патриот“, купец на варшавском рынке, побивал в конкуренционной борьбе лодзинские товары… московскими и т. д. и т. д». Не в том ли истинный патриотизм, чтобы объединиться с Западом, с его молодежью, «целью которой является счастье неимущих и угнетенных, нищих, порабощенных, потом и кровавыми слезами которых построено величественное здание цивилизации, для них закрытое и недоступное», — и не в том ли, чтобы суметь, если нужно будет, лечь в могилу среди нищих и безродных, подобно Иосифу Бейте? — «И с этого момента, — пишет Ф. Кон, — моя судьба, моя вся дальнейшая жизнь была предопределена, предрешена». Юноша начинает понимать слова Интернационала, что «Есть народ более несчастный, чем Польша, это — народ пролетариев» — и то, что прежний лозунг «Да здравствует Польша» прозвучит сильнее, если его произнесут объединенные польские и русские революционеры. К последнему — к объединению революционеров Польши и России — призывали Маркс и Энгельс; указание Маркса принял к осуществлению Варынский, наиболее одаренный и мужественный польский социалист того времени… На юношу Кона слова учителей производят магическое действие. Он еще, в сущности, не имеет убеждений, но зато он имеет искреннее, впечатлительное чувство, — однако кто из революционеров или великих работников другой области деятельности приобретает убеждения помимо чувств? Бесчувственные убеждения бывают только у предателей.