К начинающим пролетарским поэтам и писателям
Пламя революции начинает перекидываться из сфер политической борьбы в область художественного творчества, искусства. И здесь, в этой области, начинает свершаться то, что уже свершилось там, в политической и экономической жизни народа.
Грабеж, насилие, голод, убийство миллионов, золотой бог…— все свержено мощью выросшей мысли, и начинается творчество жизни, братства, труда, нравственности на новых, честных, разумных, человеческих началах…
Это в общественной жизни людей.
В искусстве революция только разгорается. Пошлость, глупость, мертвые формы, а главное — утрата того, что составляет сущность всякого искусства — творческого выявления идеи прекрасного, присущего всем людям, — сколотили гроб буржуазному искусству, которое, на самом деле, давно перестало быть искусством, сохраняя только имя его.
Пролетариат, сжигая на костре революции труп буржуазии, сжигает и ее мертвое искусство.
Мы переживаем великую эпоху возрождения духа человеческого во всех его проявлениях. Искусство богатых, оглупевших от лени и роскоши людей, эту утеху извращенных страстей, пособницу и оправдание ресторанных и биржевых оргий, пролетариат — этот носитель всего вечного в человечестве — убил, испепелил в огне первой формы своего творчества — революции. Необходимо было смести с земли все чудовищное, злое и гадкое, чтобы освободить место для строительства прекрасного и доброго, — и пролетариат сделал это.
И теперь только начинается созидание, воплощение на нашей планете великой человеческой мечты.
Человек в истинном смысле,
В конце концов первый человек, человек трудящийся, носящий в себе все действительно жизненное, но порабощенный, пролетарий, должен, необходимо должен, уничтожить врага своего, врага жизни, разрушителя и расхитителя— буржуазию, чтоб дышать можно было…
Возрождая всю жизнь, трудовой класс возрождает и искусство как самое дивное, самое красивое, самое могущественное проявление растущей жизни.
Пролетарское искусство отражает в себе все человечество в его лучших устремлениях, и создается оно также всем человечеством, всем гармоничным организованным коллективом. Низкое, пошлое, злое, мелкое, враждебное жизни не будет иметь места в пролетарском, общечеловеческом искусстве. Это будет музыка всего космоса, стихия, не знающая граней и преград, факел, прожигающий недра тайн, огненный меч борьбы человечества с мраком и встречными слепыми силами.
В долгом, теперь прожитом, буржуазном периоде существования человеческое сознание переросло телесные личные силы; человек убедился в бессилии собственного «я», его сердце, его ум — выросли из эгоистического, животного, темного тела. Человеку стало мало пары глаз, пары рук, одного сердца — он захотел охватить, понять, подчинить мир во всей его бесконечности, во всем переливчатом разнообразии и многокрасочности… Станки и мастерские научили человека вливать свои одинокие силы в мощный поток организованных усилий…
Вместо жалкой телесной личности, которую любая большая собака могла отправить в «лоно Авраама», вырастает личность великая, духовная, общественная, видящая в другом человеке самого же себя и любящая поэтому каждого человека, как себя самого.
Творчество, художественное творчество, в древнейшее время чудной юности человечества было плодом художника без имени — всего народа, племени, рода, семьи. У костра, отдыхая после еды, когда не было нужды в пище, когда наступал перерыв в течении междоусобной вражды, — группы первобытных людей отдавались бессознательному творчеству прекрасного. Солнце, буря, звезды, леса в молчании, пустыни равнин, шум весенних потоков… отражались в непосредственной искренней натуре того человека в стихийных, бессознательных чувствах, и эти чувства он выливал в песни, в бренчанье зажатой в зубы и колена струны… В песни, полные скорби и серой тоски и низкого неба севера иль тихой радости ожидания весны, разлива рек, когда придет время ловли рыбы, любви и игр и коротких душных ночей; иль в чуть трепещущую мелодию— страх и покорность пред всесметающей, свирепой, нежданной бурей с громом, мол-ньями и затопляющими ливнями. И еще были песни — о странных людях, идущих в битвах впереди, встречающих смерть торжественно и покорно; о мудрейших людях, вносивших счастье победы и гордости, счастье довольства и мира в род свой, ибо при таких людях не были страшны ни соседи, ни звери, ни вражда внутри самого племени…
Эти песни, эти сказанья о героях, былины, полузабытые теперь преданья, религиозные мифы — были вершинами выражения глубочайших чувств, колыбелью и источником истинного общечеловеческого искусства.
А потом века истории ткали на своих станках времени развитие этого первобытного искусства, изменяли его, дополняли и совершенствовали, т. к. совершенствовался и усложнялся дух человеческий.
Так продолжалось во все время коллективной жизни людей.
Только в поздние эпохи, когда, вследствие различных исторических условий, наступила пора разделения, разъединения, распадения людей внутри общества, — коллективное искусство умерло, наступило время искусства одного человека, индивидуального. Такое искусство живет до сегодняшнего дня.
Единичное, личное творчество создает лишь, так сказать, «искусственное искусство», но не самое искусство: оно есть удел всего человечества, а не отдельного лица.
Внешний мир в сознании каждого человека претворяется в цепь образов. Если образ производит слишком сильное впечатление, то он требует обратного излияния,
Содержание, бездну чувства — все, что составляет сущность искусства коллективного, индивидуальное творчество заменило красивой внешней формой, рифмой, техникой. Даже величайшие художники слова дают лишь приблизительное подобие подлинного, бесконечно мощного всечеловеческого творчества…
Революция переступила огненную черту в истории мира и ввела человечество в новую, чудесную страну.
Возрождается коллективное созидание прекрасного. Художник — это человечество в своей единой одухотворенности.
Коллективное творчество— это океан, который буря — вдохновение колыхает от края и до края, от дна до звезд, когда каждое маленькое существо в этом коллективе становится бесконечностью…
Близится время сотворенья коммунистической Эдды и великих мифов труда и солидарности, мифов о грядущих машинах-чудовищах, слугах человечества в познании и покорении вселенной…
Коллективное творчество — это уравнение по наибольшему,
На этом крайне интересном вопросе, требующем особого внимания, т. к. здесь лежит главный камень философского обоснования коллективного творчества, я остановлюсь в другой раз.
Чтобы начать на земле строить единый храм общечеловеческого творчества, единое жилище духа человеческого, начнем пока с малого, начнем укладывать фундамент для этого будущего солнечного храма, где будет жить небесная радость мира, начнем с маленьких кирпичиков.
Приступим же к делу, братья и товарищи!
Я обращаюсь к начинающим пролетарским поэтам и писателям из воронежского железнодорожного пролетариата образовать при редакции нашего «Железного пути» студию коллективного художественно-литературного творчества.
Для этого предлагаю товарищам начинающим обсудить этот вопрос на страницах «Железного пути» и назначить время, когда мы могли бы собраться вместе и сговориться о всех подробностях.
Дело мы начнем большое, а сил у нас пока немного; но мы молоды, души наши не покрылись еще ржавой коркой мелкого мещанства и благополучного равнодушия. В каждой, даже самой забитой, ничтожной душе скрыты бесконечные возможности развития. И пусть никто не говорит себе, что он мал духом или бессилен знанием, — мы все равны, все одинаково мало знаем, все бродим в смрадных логовищах рабства перед миром, его тайнами и страшными силами, и — хуже всего — мы рабы самих себя.
Наши старшие товарищи сбросили, разорвали одно звено из бесконечной сети цепей человека, а мы, их сыны и братья, будем ломать, рвать зубами, сдирать с себя с кровью, с телом, с жизнью, оставшиеся звенья черных цепей. Пока не дойдем до зенита, до самого солнца свободы и познания.
Человек — это вечный революционер, вечный созидатель на вечно разрушаемом.
Наша сила, наша мощь — в нашей воле, воле к титанической силе, воле к всесовершенному знанию.
Мы взорвем эту яму для трупов — вселенную, осколками содранных цепей убьем слепого, дохлого хозяина ее — бога и обрубками искровавленных рук своих построим то, что строим, что начинаем только строить теперь…