Сережка

— Это ты побил окна у Толстухи? Ты Сеньку вгрязи извалял? Говори — ты?

— Я, — хрипло, нечеловеческим голосом отвечает семилетний Сережка, стоя в недосягаемом отдалении иподбирая на всякий случай штанишки.

— Ты? Ага. Давай ухо, жабчик!

— Иди-ка к дьяволу, — с полным цинизмом советует Сережка.

— Лучше сразу давай, ато все равно догоню и отдеру, — как можно солиднее предупреждаю я.

— На-ка... Посвисти в худую варежку...

Я, большой и суровый человек, грустно ухожу домой, глубоко оскорбленный последним предложением гениального Сережки и не менее глубоко уверенный в страшной быстроте его ног.

— Ах, Сережка, Сережка, —печально шепчу я, — и что ты за тварь такая, черт тебя подери совсем... — Понемногу я прихожу в одинокую дряблую ярость.

Ночью вспоминаю текущую Сережкину деятельность и скандалы, предстоящие на завтра.

— Посвисти-ка вхудую варежку, —вспоминаю я, засыпая в сокрушении...

Под утро снится лавочник Пухлопупов (рыжий старик в овечьей шапке) и пустой сморщенный бабий чулок.