«В 1918–20 годах в одном провинциальном советском городе…»

В 1918−20 годах в одном провинциальном советском городе существовал железнодорожный политехникум. Этот политехникум был похож на ту бурсу, которая описана Гоголем, — даже больше того: нужно назначить директором бурсы-политехникума самого Тараса Бульбу, чтобы получить представление о характере такого училища.

Однако бурса и Сечь были национально-феодальными учреждениями; политехникум же, о котором идет речь, был большевистской технической, военной и политической школой, где учились преимущественно молодые рабочие-большевики.

Город, где находился политехникум, был на юге. Белые генералы — Деникин, Мамонтов, Шкуро — рвались через этот город на Москву; кроме них, кулацко-бандитские отряды постоянно возились в губернии и портили революцию. Поэтому студенты политехникума работали в последовательном порядке: им давали отпуск и они уходили в железнодорожные депо чинить паровозы и ездить на них кочегарами или отправлялись пешком сращивать оборванные телеграфные линии, а затем возвращались в школу и проходили дифференциальное исчисление, канализацию сильных токов и т. п.; вскоре же студенты снова покидали политехникум, охраняли пакгаузы, стреляли вместе с Красной Армией из оврагов и кустарников по белогвардейским туловищам и опять шли заниматься сопротивлением материалов и трансформацией переменных токов. От такого шахматного порядка занятий наука лучше усваивалась, и студенты [никогда не скучали, ибо ни техническая наука] На полях войны, в тоске и темноте ночей, когда неопытным студентам-рабочим поручали вести паровозы без огней в глухие бандитские степи, в одиночестве с машиной, — техническая наука всегда находилась где-то внутри, в груди революции, а не на отдельной высоте, не в «надстройке». Электротехника и механика, несколько пассивные сами по себе, во время классовых сражений становились орудиями борьбы и быстро поэтому воспринимались.

Среди десятков моих друзей один товарищ был для меня дороже всех— тогда и теперь. Его фамилия [Череватов], и он в 1926 году умер в Ленинграде лет двадцати пяти от роду, вероятно от утомления. Худой на лицо и равнодушный по характеру