М. А., П. А. и Т. Г. Платоновым
8–9 июля 1942 г. Москва
Москва. 8/VII.
Дорогая Муся, дорогой Тоша, дорогая Тамара!
Сегодня приехал благополучно в Москву. Сижу в маленькой синей (зеленой) комнате. Наружи бьют зенитки…
Квартира наша, насколько я осмотрел ее, в полном порядке. В ней никого нет из «жильцов». В большой комнате стоит печь «беднота». Мебель и утварь исправны и целы. Везде и сейчас видны следы работы, следы уюта, который создавала ты, моя дорогая. Сидеть в нашей общей квартире, где всюду еще пахнет нашей семьей, очень тяжело.
Собираюсь идти сейчас к тете Нате и Петру, но зенитки не унимаются, и я устал от дороги. Я еще никого не видел, но составил уже представление в том, что вам всем пока что лучше жить в Уфе. Это необходимо. Мне здесь скучней, чем вам там, — вы вместе, а я один. Я не знаю, что меня здесь ожидает — куда придется ехать, что делать и т. п. Постараюсь работать много, чтобы посылать вам достаточно денег. Москву я еще не разглядел. Всё, помоему, как было, только люди не те, что были; они стали, пожалуй, более серьезными, более глубокими, и внешний вид их изменился.
Теперь — главное. Опиши мне положение Тоши — в смысле его здоровья. Я проезжал Шафраново. Это
Забыл еще сказать, что Джека нет. Ершов сказал, что он пропал еще зимой. Возможно, что так, но мне жалко нашей собаки.
Жутко сидеть в наших хоромах в полном одиночестве. Я нарочно поселился в самой маленькой комнате.
Большаковы живут по-прежнему. Новикова тоже такая же. Но Клягин и Молчановы (отец и сын Ваня, вы помните их) погибли за нашу родину. Павел на фронте. Ершов болеет — он попал под автомобиль и лежал в больнице. Вот все новости, что я узнал во дворе, т<ак> к<ак> нигде еще не был.
Ждите следующего письма.
Целую и обнимаю вас всех, дорогие мои, по отдельности и вместе сразу.
Пошел к Петру и к Нате. Стало тихо.
Ваш супруг, отец и свекор
Андрей.
Утро 9/VII. Конверта нет. Посылаю письмо лишь сегодня. Был сейчас у тети Наты, отдал ей посылку. Вчера вечером заходил Петр Трошкин. Тут я узнал от Наты, что Тамара и Платон писали или пишут кому-то письма с просьбой их вызвать в Москву. Надо им понять наконец, что их безудержное своеволие дорого стоит другим людям. Никакого им вызова, конечно, не будет. Они сами понимают мало, а другим верить не хотят; Тамара ссылалась на тетю Нату, что она, дескать, живет себе в Москве. Хорошо бы теперь Тамару поставить дня на два на место тети Наты — для уяснения, кому из них лучше и кому хуже.
Вообще им обеим пора понимать больше в действительности. На днях тетя Ната соберет вещи из квартиры Тамары, а я их постараюсь быстро направить вам.
Заходили с Петром Трош<киным> к Анне Павл<овне>. Соседи ее сказали, что она давно эвакуировалась с дочерью, но не знают куда. Узнаю, тогда сообщу. Гумилевский — около Саратова. Я застал дома его письмо от февраля месяца. Сегодня вечером увижу брата, мож<ет> быть — и Веру.
Отец мой погиб. Петя глухо мне сказал об этом, желая, чтобы подробности сказал брат. Я сильно любил и люблю своего отца, и меня мучает теперь раскаяние, что я ничем не помогал ему, а теперь уже не нужна ему моя любовь и помощь и его нет на свете.
До свиданья. Андрей.