Л. З. Мехлису

Август 1935 г. Москва

Тов. Мехлис!

Недавно я передал в «Правду» несколько глав из своей повести. Это я сделал для того, чтобы видно было, что моя литературная работа приобретает положительный характер (в идеологическом и художественном смысле).

В литературном отделе «Правды» приняли к печати один отрывок, спросив, не та ли это повесть, что была в «Кр<асной> нови» и которая была предназначена для печатания в сборнике «Две пятилетки». Я сказал, что да, та самая. Здесь я Вам должен дать краткое разъяснение как редактору «Правды» и руководителю «Двух пятилеток». (Жалею, что не догадался — по своей вине — сделать их вам лично.)

Мною заготовлено для «Двух пятилеток» три рукописи. Причем я не знаю, которую именно я дам туда, т. е. какую одну из трех. Для себя же решил, что лучшую. Перепечатав часть одной повести на машинке, я дал ее в «Кр<асную> новь» т. Ермилову. Ермилову она понравилась — и об этом он мне заявил, сказав, что напечатает ее осенью в журнале. Я, откровенно говоря, обрадовался, особенно тому, что повесть хороша и в идеологическом отношении, что я переработал в себе этот главнейший недостаток.

Меня вызывает (через 2–3 дня) Корабельников и заявляет, что я поступаю дурно ведь та повесть, которая выходит сейчас в «Кр<асной> нови», намечается в «Две пятилетки». Я говорю, что да, конечно. Я согласился тем скорее, что произведение мне идеологически, очевидно, удалось, т<ак> к<ак> есть апробация хотя и одного ее читателя, — т. Ермилова, но этот читатель — коммунист, литератор и, как вам известно, человек в этом отношении высокой квалификации.

Затем я узнал — печатать вещи, назначенные для «Двух пятилеток», нигде нельзя. Я же предполагал, как обычно, что в периодических журналах можно.

Тогда я заявляю т. Корабельникову: беды здесь нет, пусть эта вещь печатается в «Кр<асной> нови», т<ак> к<ак> мне надо как можно скорей печатать хорошие вещи, чтобы уничтожить тот вред, который я принес в прошлом своими плохими вещами. А для «Двух пятилеток» у меня есть еще два произведения, которые я писал тоже изо всей силы. Да и кроме того, ведь книга, куда попадет моя рукопись, выйдет лишь к осени 1937 г. (в книгах «Картины жизни страны» и «Взгляд в будущее» я не участвую, не знаю почему). Ведь есть время, я напишу еще новые сочинения, и не одно. Ведь мое положение не легкое, не нужно его усугублять. Кроме того, почему надо считать, что именно эта вещь, которая передана в «Кр<асную> новь», назначается и подходит для «Двух пятилеток». Ведь это я сам сказал так, а редакция «Двух пятилеток» ни одной рукописи из трех не имеет и не читала их.

Но т. Корабельников упорствовал на своем, хотя и не читал ни одной строки моих новых рукописей в том числе.

Тогда я написал письмо в гл<авную> редакцию «Две пятилетки» и принес его на второй день Корабельникову. В письме я объяснил это же положение. Тов. Корабельникова письмо на имя гл<авной> ред<акции> не удовлетворило, он сказал, что лучше будем считать инцидент исчерпанным. Я согласился. Через несколько дней состоялось заседание гл<авной> редакции, где вы присутствовали, а я читаю в «Правде» отчет и узнаю, что т. Корабельников доложил там мой «исчерпанный» инцидент.

Затем Корабельников вызывает меня снова. Я уже тогда запутался. Ермилов до того сказал мне, что печатать вещи не будет, и я взял ее обратно. Корабельникову я сказал, что как отделаю все рукописи, так принесу их ему. Он мне показал протокол гл<авной> редакции, где изложено то, что вы знаете.

Но если бы вы знали действительное положение дела и мое положение, то, конечно, такой путаницы из пустяка (по существу говоря) не получилось бы.

Теперь я прошу Вас помочь мне следующим. Рукопись, которая была в «Кр<асной> нови», не считать назначенной для «Двух пятилеток» (ведь это я сам посчитал ее так и сам же сказал об этом Корабельникову) и разрешить ее к печатанию в «Кр<асной> нови» (название повести «Джан»). Я же представлю в «Две пятилетки» две новые рукописи и кроме того третью — к концу этого, 1935, года. Всего 25–30 авт<орских> листов (договор у меня на 3 листа). Ведь практически для гл<авной> редакции это совершенно приемлемо, ее интересы полностью обеспечиваются, время не проигрывается.

Затем сообщить т. Кантору в «Правду», что печатать отрывок из повести «Джан» можно, а эти специфические обстоятельства отпадают.

Для вас эти действия совершить нетрудно, а для меня их значение огромно.

Я бы не стал Вас беспокоить этим по необходимости длинным письмом, если бы обстоятельства моей жизни и работы были хотя бы в небольшой степени хороши.

С тов. приветом и уважением

Андрей Платонов.