М. А. Платоновой

25 января 1927 г. Тамбов

Мария!

Я прошу написать мне о том, что ответил Молотов на мое письмо к нему о службе.

30 января решается моя судьба о военной службе. Если всё пройдет благополучно, а в Москве объявится служба, то я уеду из Тамбова. Об этом прошу написать.

«Епифанские шлюзы» написаны, но негде напечатать, т<ак> к<ак> на службе печатать постороннюю работу теперь не разрешают, а машинисток, берущих работу на дом и имеющих машинки дома, в Тамбове вообще нет. Не знаю, что делать. В Москве тоже нельзя перепечатать работу — некому позаботиться и нет денег.

Следует позвонить Бобылеву и узнать — нельзя ли получить деньги за статью.

Далее. От моего имени надо позвонить Бахметьеву и спросить, когда они будут платить деньги за сборник. Они их уже должны платить.

Молотова попроси ускорить оплату книжек. Заключила ли ты договора с «Мол<одой> гв<ардией>»? Ответь на это. На сколько денег, на каких условиях?

Как вышло у тебя с Поповым? — Как поступить с ним — я точно в свое время писал тебе.

Стихи начал подбирать. Мешает работе сильная головная боль, которой у меня никогда не было. Наверно, я простудил голову почему-то и перенатужился в работе. За 1½ месяца я написал 4 печат<ных> листа (считая с «Епиф<анскими> шлюзами»). Петр казнит строителя шлюзов Перри в пыточной башне в странных условиях. Палач — гомосексуалист. Тебе это не понравится. Но так нужно.

Нравятся тебе такие стихи:

* спутал, забыл…

Очень старо́, но хорошо. Это писал Перри, когда был женихом Мери Карборунд. Потом она стала женой другого. Потом прислала в Епифань из Нью-Кестля неизвестное письмо, его положил за икону к паукам епифанский воевода, а Перри умер в Москве.

Шлюзы не действовали. Народ не шел на работы или бежал в скиты и жил ветхопещерником в глухих местах.

Вот — «Епифанские шлюзы». Я написал их в необычном стиле, отчасти славянской вязью — тягучим слогом. Это может многим не понравиться.

Мне тоже не нравится — так как-то вышло. Пускай остается.

Так вот, Муся, ответь мне о своих делах по официальной, так сказать, линии. Лично о себе не пишу: все равно зачтется как ломанье моей гаденькой душонки.

Я бы хотел услышать что-нибудь о Тотке. Не скучает ли он обо мне? Очень жалею, что уехал из Москвы. Надо бы жить мне там назло всем «благожелателям», руководствуясь лишь личными интересами. Посылаю 5 р<ублей> — занял. Беспокоюсь, что вы не доживете там до конца месяца.

Очень плохо всё идет.

Целую Тоточку.

Жму твою руку.

26/I 27. Андрей.