М. А. Платоновой

13 декабря 1926 г. Тамбов

Дорогая Маша!

Пишу тебе третье письмо из своего изгнания.

Грусть моя по тебе растет вместе с днями, которые все больше разделяют нас.

Вот Пушкин в моем переложении:

Я помню милый нежный взгляд
И красоту твою земную;
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую…

И я плачу от этих стихов и еще от чего-то.

Я уехал, и как будто захлопнулась за мной тяжелая дверь. Я один в своей темной камере и небрежно влачу свое время. Как будто сон прошла совместная жизнь, или я сейчас уснул и мой кошмар — Тамбов.

Видишь, как трудно мне. А как тебе — не вижу и не слышу. Думаю о том, что ты сейчас там делаешь. Почему ты не хочешь писать мне? Я хорошего не жду, но и плохого не заслужил.

Завтра утром переезжаю в пригород Тамбова, где нашел себе комнату со столом за 30 р<ублей> в месяц. Там, правда, грязно, старуха нечистоплотна, но дешево. Будет обед, два чая и ужин — и всё стоит с комнатой 30 руб<лей>. Похоже, что я перехожу в детские условия своей жизни: Ямская слобода, бедность, захолустье, керосиновая лампа. Там я буду жить и писать.

Работать (по мелиорации) почти невозможно. Тысячи препятствий самого нелепого характера. Не знаю, что у меня выйдет. Тяжело мне. Но просить о приезде тебя не смею. Ты не выживешь тут — такая кругом бедность, тоска и жалобность. Хотя материально жили бы хорошо.

Зачислили меня с 5/XII (дня отчисления из НКЗ). Жалованье платят 2 раза в месяц. Буду оставлять себе крайний минимум, остальное переводить тебе. Но все же более 150 р<ублей>5 в м<еся>ц переводить не смогу.

30 р<ублей> стоит мне жизнь плюс 10 р<ублей> папиросы, газеты и пр<очее> и 10 р<ублей> в профсоюз, секцию, горнякам и пр<очее>, это составляет 50 р<ублей>, остается 150 р<ублей>. Постараюсь ездить в командировки, но это едва ли много даст в нынешних условиях.

В газете сидят чиновники. Ничего не понимают в литературе. Но постараюсь к ним подработаться, буду писать специальные статьи; стихи и рассказы они не признают. Постараюсь так жить, чтобы вам высылать 200 р<ублей> в м<еся>ц.

С 15/ХII начинается большое совещание специалистов, продлится 5 дней. Скука будет окаянная.

Я так еще многое хочу тебе сказать, но почему ты молчишь? Неужели и теперь я чужой тебе. Неужели Москва тебе всего дороже? А мне ничто не дорого, кроме твоего благополучия. Не знаю, будут ли у меня деньги, чтобы приехать на праздник, вам же я вышлю. Прилагаю записку о ценах на продукты в Тамбове. Прошу тебя сходить в НКЗ к Цепулину или к Грачеву и передать им эту записку. Пусть они напишут, чего и сколько им выслать по этим ценам, и пошлют денег. Сама же напиши мне, чего прислать тебе, сообразуясь с ценами записки. Я тебе вышлю все. Обними моего Тотку, моего милого потомка, ради которого я готов на всё. Прощай. Отвечай. Жму тебя всю. Андрей.

<Приписка на левом поле листа> Передай приложенную записку Цепулину или Грачеву. Ласкаю

тебя во сне.

Впервые: Волга, 1975. С. 164 (в сокращении).
Печатается по: Архив. С. 450–451. Публикация Н. Корниенко.