Песчаная учительница

Главные действующие лица

Песок.

Советская власть.

Шелюга.

Кочевники.

Скот.

Песчаная учительница — Мария Никифоровна Нарышкина.

Кобзев — предсельсовета с. Хошутова.

Мемед.

Гюлизар.

Действуют не только люди, но и скот и природа. Природа и скот более активны, чем сами кочевники; кочевники иногда кажутся лишь последователями своего скота. Еще раз: природа активна и разрушительна в каждом кадре; люди любо подчиняются ей (кочевники), либо борются с ней (русские поселенцы, оседлые кочевники). Это важнейшее командующее соображение (для режиссера, оператора и актеров). Актеров надо брать немного — фильм следует делать местными людьми. Если либретто материалом перегружено — допустимо его сжатие, но умелое.

Степь крайнего юго-востока. Редкая трава. Одинокие сухие стволики пустынных растений. Трава и кустики подрагивают от ветра. Пустое серое степное небо. Серое потому, что там медленной сплошной пеленой идет песчаная пудра с плоскогорий Памира. Солнце от этого неярко и уныло. Сухая тревожная жара.

Медленными лапами вступает в экран верблюд. За ним еще. Затем — коровы, бараны, овцы и пр. — стада кочующего племени. Людей нет. Животные пожирают траву и кустики. Растаптывают естественное задернелое пастбище. Верблюды дергают растения с корнем, не оставляя за собой ничего. От копыт остается разорванная почва. Показать жующих, фыркающих и чихающих от песка животных.

Стада проходят. Где была трава — клочья песчаной почвы, ямки, ни одного живого стебля. Небольшой ветер начинает выдувать почву — из нее струится песчаная пыль. Видно, как степь превращается в пустыню.

Вдалеке — стадо. За ним следом — облако песка.

Пастбищная полоса впереди стада — кое-какая зелень, и почва под растениями не рождает от ветра песчаной пыли.

Та же пастбищная полоса, но позади идущего стада: растения уничтожены, почва как каша, и уже дымится песок.

Над степью веет песок. Вдалеке небольшое село, как бы в сером облаке. Потом— околица села и улицы. Село почти совсем занесено песком. На улицах — целые сугробы его. Усадьбы тоже завалены. Песок доходит до подоконников домов. Около хат стоят лопаты. Неприветливо, бедно. Тощие нищие развалины. Растет редкий кустарник. На деревенских дворах сложены кизяки и кучи коровьих лепешек — топливо.

Проходящие по улице мужики равнодушны, на лицо — больные. Редкие голые дети молча сидят в песке и почти не играют: лицом похожи на пожилых людей. Видна хата; надпись «Хошутов- ский сельсовет», старые военные плакаты, какие-то листки объявления. Около совета несколько мужиков: сидят — калякают.

Снова степь. По следу кочевья едет кочевое племя.

Песок на одном месте вздрагивает и шевелится. Из песка вы-бирается тяжелая черепаха. Милыми, мертвыми глазами она глядит на что-то и прячет голову под панцирь. Приподняв шею, на нее уставилась змея — влекущими, почти чарующими глазами.

Мутная атмосфера начинает дышать: вдалеке дымятся верши-нами барханы. Песок двигается и ползет, как жидкость.

Солнце застлано. Степь меркнет и бледнеет, как в лунную ночь. Сумрак и вой мечущегося песка.

Настоящая дикая буря. Срывающая песчаную пелену со степи и вмиг наметающая целые сугробы.

Из черноты песчаного вихря выбирается усталая худая лошадь. На повозке двое людей, с обвязанными лицами. Лошадь поднимает и опускает ноги так трудно, будто вязнет в иле. Еще немного борьбы — лошадь остановится, поникая усталой одурманенной головой. Ее глаза закрыты и уши прижаты.

Один из путешественников — женщина — приоткрывает повязку с лица, и секунду оттуда смотрит блестящий глаз. Лошадь по колено в песке.

Ставка кочевого племени. Скот в куче.

Лежат верблюды. Рвутся шатры, обнажая голых детей, лежащих вповалку на камыше. Люди все утомились. Двое мужчин крепят сорванный шатер над прижухнувшейся семьей.

В разрывы воздуха на полмига — то близко, то далеко — вид-неется силуэт лошади и повозки с двумя людьми.

Один из этих двух кочевников замечает странное видение. За-крепив шатер, он идет на это видение. Он блуждает. Буря сбивает его. Повозка маячит зыбким привидением — и пропадает совсем. До нее — или шаг, или сто верст. Кочевник возвращается. Но стоянка племени не видна за бурей. Враз разрывается мутный воздух — и видно: до повозки ближе, чем до стоянки. Кочевник пробирается к повозке.

Он подходит, трет морду лошади. Та неподвижна. Кочевник трогает людей. Женщина приоткрывает повязку — глядит тот же блестящий глаз, сейчас же забивающийся песком до слез.

Кочевник берет женщину и ставит ее на ноги. Она валится. Ко-чевник поднимает ее на руки и несет сквозь гущу бури на ставку.

Трудно доносит. Оставляет в шатре. Возвращается за другим человеком. Буря вертит его. Из глаз от ударов горячего песка почти течет кровь. Кочевник полубезумен, он блудит и бредит. Он видит и не видит свою цель. У него кошмар видений. Иногда — совсем близко— перед ним сгорбленный человек на повозке. Кочевник бросается туда. Его валит облако поднятого песка.

В экране песчаный вихрь, острый, напряженный и сплошной, переходящий в тьму.

Восход солнца в пустыне. Тишина. Далекий — на урезе неба и земли — караван. Все это дается на экране замедленным разверты-ванием.

Сметенная, раздробленная вчерашняя ставка кочевников. Ко-чевники собирают и поправляют свое имущество.

Женщина с повозки — Нарышкина — сидит на кошме у шатра и наблюдает племя. Но она беспокоится и оглядывается на степь.

Степью скачет всадник — Мемед. Он всматривается в песчаные перевалы и бугры. Скачет дальше. Находит, что ищет: из песчаного холма торчит заметенная повозка. Всадник раскапывает песок, под-нимает человека, лежащего на повозке. Глядит в лицо человеку — молодой русский рыжеватый крестьянин; глаза у него запеклись сухими сукровицами, но под веками шевелятся белки: человек еще жив. Это Кобозев.

Всадник — Мемед — машет кочевникам на ставке. Со стоянки туда скачут еще двое всадников. Нарышкина встает.

Мемед едет еще. Иногда наклоняется и бередит кнутовищем подозрительные песчаные насыпи.

Находит: подошва башмака, направленная плоскостью почти вверх. Это конец ноги. Раскапывает.

На стоянку въезжают двое верховых кочевников, которых звал Мемед. Один из них привозит обмершего Кобозева. Нарышкина берет его одна от всадника сильными руками и кладет у шатра. Женщины, пожилые кочевники и Нарышкина начинают оживлять Кобозева.

Мемед въезжает на стоянку, прижимая мертвого брата к себе и стараясь держать его прямо, как живого. Но тот мертв и мотает ос-тывшей головой.

К Мемеду подходит группа кочевников. Покорное горе. Мемед подходит к Нарышкиной.

К ним подскакивает дикая злая женщина и показывает туда, где лежит мертвый. Мемед машет головой и говорит:

— Брат потом! Она гостья: ее вперед!

По степи едут Мемед и Нарышкина — оба верхами на лошадях.

Вдалеке маячит марево небольшого оазиса. Кочевник указывает на него. Молча скачут.

Оазис уже недалек — небольшое бедное село (то самое, что и в первой части). Редкая зелень.

Нарышкина берет свой узел, привязанный к крупу лошади, и благодарит кочевника.

— Как ваше имя?

— Мемед!

— Не забудьте поскорее привезти Кобозева! Пусть только по-лежит и отдохнет. А я успокою его родных!

Мемед соглашается головой и уезжает обратно, уводя вторую лошадь.

Нарышкина пешком идет в село со своим узлом.

Околица села. Одинокая тонкая фигура уходящей девушки в безлюдной пропасти пространства — на фоне кучи хаток.

Мемед сдерживает коня и оглядывается на уже далекую девушку.

Нарышкина исчезает в деревне.

Скучная степь. Горестная прижухнувшаяся деревня.

Простая туземная хата — школа. Старичок сидит на завалинке и ровно дышит, созерцая степь. Что-то внимательно разглядывает в степи и шепчет. Подходит Нарышкина. Старичок суетится в доброй приветливости и ведет ее в школу.

К школе подходят пугливые дети — три, четыре. Мужики у сельсовета видят Нарышкину и безнадежно машут рукой в ее направлении.

Время под вечер. Нарышкина сидит на крыльце школы. Видна пустыня, видно безлюдное, малое село. Нарышкина мечтает. Закрыв глаза, она видит стройного мужественного кочевника, который несет ее на руках сквозь бурю, а открыв глаза, видит голого грязного мальчика. Мальчик сидит и глядит на нее белыми старческими глазами. Нарышкина кличет его. Мальчик не спеша и пугливо движется к ней; останавливается вдалеке. Нарышкина уходит в школу, выносит мальчику белую булку. Тот ее берет, но не ест, а разглядывает и посыпает песком, как игрушку. Он не знает, что такое булка.

Проходит несколько дней. Занятия в классе. Бедные простые столы из шелевок. Десять-пятнадцать детей. Дети малорослы, крайне худы, босы и полуголы, лица старческие, — заморыши. Нарышкина усердно преподает. Дети ничего не понимают. Она волнуется. Двое детей в изнеможении дремлют, опершись головой на руку, как взрослые.

Сельская вечерняя улица. Народ идет на сход к сельсовету. Медленно ступают утомленные озабоченные мужики. Пастух спешит рассовать по дворам коров и тоже идет к сельсовету.

Пастух — человек, которому можно дать от сорока до семидесяти лет; рыже-бурая бородка. Какие-то волосы под древней шапкой. Глаза его остры и умны.

Собираются. Сход у крыльца сельсовета. Предсельсовета — Кобозев. Накинув платочек, подходит Нарышкина. Ее приглашает Кобозев. Нарышкина негромко и печально обращается к собранию.

Мужики удрученно слушают. Кобозев пишет. Вечер синеет за околицей. Бедна и роскошна пустыня. Дремлет скот на дворах.

Тихо. Нарышкина говорит о трудности учения некормленых детей. Бумага, положенная на стол, покрывается тонкой пылью; поднятая, оставляет квадрат на столе. Крестьяне глядят. Плюют наземь слюнями — в них тоже песок и пыль. Крестьяне тогда смотрят и в грязные слюни. Кобозев ковыряет из незаживших ранок на лице и руках песчинки. Стены хат — как в мучной пыли — и на них нарисованы пальцами фигурки, серпы и молоты и пр.

Нарышкина кончила говорить. Мужики галдят. Кобозев машет рукой — в знак презрения к ненужным словам.

Кобозев встает и предлагает резолюцию:

«Ввиду бегства от песчаной силы Хамьих Хуторов на сибирские мокрые земли, означенная песчаная сила сокрушает также Хошу- тово. Голод и сплошной неурожай— наш гибельный надлежащий факт, а посему нас ожидает либо смерть, либо раззор переселения. Советская школа — доброе дело, это факт. Но главенствующе нам необходима наука и техника по песчаному делу, которую надо поставить в школе на престольное место, не только для детского возраста, но и поголовного населения, о чем и ходатайствовать учительницу, а грамота потом самотеком пойдет. Научная шелюга даже в Закаспии растет, а у нас сохнет от неумелого положения и другого темного факта».

Голосуют робко, но почти единогласно.

Нарышкина поражена резолюцией.

В селе вечер. Кобозев, Нарышкина и еще один крестьянин — Никита Гавкин — идут по улице. Беседуют. Кобозев убеждает в чем-то Нарышкину и слушает ее с удивлением и скрытым обожанием.

Гавкин зовет их поглядеть на его хозяйство. Нарышкина и Кобозев входят во двор. Хозяйство Гавкина бедное, но рачительное, умное и даже изящное.

Почти ночь.

Нарышкина заглядывается в небо, где в струях туркестанской пыли горит поздний фантастический закат солнца.

Племя бредет по кочевому кольцу. Впереди сумрачный Мемед на коне. Рядом— Гюлизар, девушка, сестра его. В повозке — семья Мемеда. Мемед — вождь, заместитель погибшего брата. Лошади, скот, верблюды, люди — смертельно истощены. Женщины дремлют. Изредка попадаются травинки, кустики и следы погибших растений. Животные на них бросаются. Женщины и дети их откапывают и жуют.

Вслед кочевникам — заунывный песок.

Вечер. Нарышкина и Кобозев вдвоем выезжают из Хошуто- ва — на дальний питомник за посадочным материалом. Восходит месяц над пустыней. Заснять очарование пустыни под луной.

Глубокая ночь. Месяц высоко. Нарышкина и Кобозев в затененной ложбине. Кобозев распрягает лошадь и дает корм. Нарышкина дремлет в повозке.

Управившись, Кобозев глядит на Нарышкину с обожанием, потом укрывает ее, уснувшую, своим халатом и ложится на охапку сена под телегой. Нарышкина блаженно спит, раскрасневшаяся и приоткрыв от усталости полные губы. Кобозев видит сон: в лунной пустыне цветут миллионы растений. Далекие пространства наполнены белыми фантастическими городами и людьми. Ходят женщины, как родные сестры похожие на Нарышкину.

День. Тихо бредет усталый кочевой народец. Голод. В кибитках лежат. Много больных. Костлявые, желтые, грязные тела. Мемед идет пешком рядом с одной кибиткой, иногда поправляет и ласкает больную женщину, которая бредит в повозке. Это его жена. Гюлизар сидит в повозке и поит жену Мемеда из кувшина. Тут же дети Мемеда. На большом пространстве разбрелось стадо племени в жадных поисках травы.

Вдалеке видны два худых низких деревца — там степной колодезь. Скот врассыпную мчится туда. Племя спешит за скотом.

Мемед прикладывает сырую землю к голове жены.

Позади, далеко, отстала одна кибитка. Ее сопровождает старый кочевник. В кибитке мертвецы племени — около десяти голых трупов, укрытых ковром. Кладбище на колесах. Беспомощно мотаются холодные почерневшие ноги. Старик поправляет сваливающиеся тела. Одна мертвая женщина сползла и упала. Старик не сразу заметил потерю. Потом оглянулся и пошел к упавшей. Повозка отъехала. Старик наклонился над трупом и гладит голову в бессильном утешении. Женщина лежит в вывихнутой позе, запрокинув муче-ническое молодое лицо. Старик сидит над ней.

Гюлизар приоткрывает веки жене Мемеда и закрывает их. Под-нимает одну худую, как тряпочка, грудь и прикладывает ухо, чтобы услышать стук сердца.

Мемед стоит в толпе кочевников в отдалении, о чем-то гневно споря.

Гюлизар бежит к нему. Мемед видит ее и догадывается о страш-ном событии. Покорно идет навстречу сестре.

Скот, попив у колодца жидкой мути, рассеивается по степи. Ко-чевники спорят толпой — без Мемеда. Другие горюют в одиночку.

Старый баран. Он нашел узкую тропку с травой. Тропка идет по низине большой пологой лощины. Баран идет и ест. За ним овцы — подъедают. Потом два верблюда и несколько коров с быком тащатся тоже за этими овцами.

Другой баран. Пристально глядит на первого барана. Круто по-ворачивает и идет в противоположную сторону — там тоже тропка, подобная первой.

Остаются: степной колодезь, рассыпанный вокруг колодца скот (бблыная часть, чем ушедшие две группы) и смятенное пререкающееся племя.

Кочевники поздно замечают, что скота недостает. Человек десять бросаются в погоню.

Мемед сидит у мертвой жены с больным маленьким ребенком на руках. Потом кладет его к умершей матери и расправляет тело, стараясь сбросить горе. Он заметил поскакавших куда-то людей и подходит к коню. Гюлизар останавливает его, садится верхом вместо него и мчится за ускакавшими. А поскакали кочевники в ту сторону, куда ушло лишь пять овец с бараном, — ошибочно.

Вечереет. Кобозев и Нарышкина въезжают в Хошутово на возу шелюговых прутьев и черенков фруктовых деревьев. Мужики сидят на завалинках. Ребятишки играют в догонялки. Нарышкина прыгает с воза и вступает в игру с детьми. Никто ее не может догнать. Вступают взрослые, но тоже не ловят Нарышкину. Красная и веселая, она носится по песчаной пыли в туче оживших ребятишек. Небо — розово. Поднятые песчаные вороха цветут в закатном солнце. Кобозев бросает воз и долго стремится за Нарышкиной. Он хорошо бежит, но Нарышкина ловка и хитра, — и Кобозев, вспотев, бросает игру, не поймав Нарышкину.

Нарышкина идет к школе — домой. Старик-пастух (один и тот же, что и раньше) видел игру. Он говорит Нарышкиной:

— Марь Никифоровна, бери в мужья Ермошку Кобозева: мужик ходкий и свежий! Зажили бы во как, пра!

Нарышкина розовеет от смущения и сияет глазами.

В Хошутове усердная общественная работа. На околице человек 50 народу. Идет посадка шелюги и деревьев. Носят ведрами воду. Трудовая суета. Нарышкина работает с лопатой. Тут же Кобозев и Гавкин.

Прогоняют стадо. Кобозев кладет лопату, щупает коров и хо-зяйственно огорчается. Беседует с пастухом. Пастух его умильно слушает и тоже сокрушается.

Десять мужчин-кочевников и Гюлизар нагнали пять овец с ба-раном, но чувствуют, что это не весь пропавший скот. Трое мужчин погнали найденных овец к племени, остальные — и Гюлизар — после совета — бросились пропавшему скоту наперерез, по ближнему направлению.

Они закрутились в степи. Масса растоптанных следов. Ищут верного следа. Заблудились. Время к ночи.

Остальное племя ждет их возвращения. Трое— с овцами — давно вернулись.

Новый день. Уехавших за скотом нет. Скот ревет от голода, ме-чется, его невозможно удержать. Скот всей массой уходит в степь, не слушаясь бьющих его людей. Тогда за ним тронулись и кочевники. За кочевниками — повозка с мертвецами и старым провожатым.

Гюлизар спит на утренней заре у брюха лежащей лошади. Не-вдалеке — ее семь спутников.

Она просыпается первая. Садится на лошадь. Оглядывает пустую одинаковую степь. Видит слабую пыль. Будит спутников и скачет туда. Приезжают, где пылило. Находят свой скот, бредущий в изнеможении по голой, задутой песком степи. Несколько животных отстали и лежат. Жаждущие животные. Показать их мученические терпеливые физиономии.

Село Хошутово, где Нарышкина. Видны новые посадки. В них паутина, неуютные хворостины. На школе надпись: «Школа и кре-стьянское товарищество культуры песков» (углем на жести). Новенький сруб общественного колодца с лотком и бадьей. Крестьянин привязывает веревку от бадьи за хвост верблюда и погоняет верблюда. Верблюд торопится и вытаскивает бадью с водой.

Утро. Деревня дымится. Нарышкина умывается у крыльца школы. Сильно полощется и не может оторваться от воды. Вода — особенное и здесь любимое вещество.

Степь пылит на околице. Гюлизар и ее спутники-кочевники гонят свой отысканный скот. Люди и животные худые и жалкие. Гюлизар заострилась лицом.

Вымытая розовая Нарышкина чешет волоса за окном (внутри школы), но ее хорошо видно снаружи.

Гюлизар идет в Хошутово одна, оставив в степи животных и спутников. Она набредает на школу и видит Нарышкину. Та ее не видит.

Гюлизар и Нарышкина у хаты сельсовета. Выходит Кобозев. Краткий разговор.

Кобозев говорит Гюлизар:

— Ты своих теперь не догонишь. Пастбищная полоса узка, трава не уродилась, а ближний степной колодезь отсюда за пятьдесят верст. Твои, наверно, уже прошли его: трое суток — времени много...

Нарышкина думает и показывает куда-то рукой. Кобозев глядит в направлении ее руки.

— Да, там есть осохший степной лиман. Вот пусть и садятся туда со скотом на оседлость, а мы немного поможем... А куда же она пойдет — степь съедена их же племенем, колодцы выпиты, а по пустыне скот не прогонишь...

Гюлизар благодарно и удивленно глядит на обоих.

Быстро проносится перед зрителем огромная (длинная) дорога, протоптанная ушедшим племенем кочевников. Это пастбищное кочевое кольцо. На нем ни травинки. Чувствуется, что дойти по такой песчаной несъедобной каше нельзя.

— Садись тогда по соседству, — говорит Нарышкина. — На бу-дущий год трава отрастет, твои обойдут степь и ты с ними встретишься, а то скот погубишь. А председатель обещает немного травы...

Все трое на околице. Кобозев указывает на дальнюю степную впадину. Кочевники — спутники Гюлизар — подошли близко и ис-пуганно глядят в сторону, куда указывает Кобозев.

Кобозев показывает в смутную голую даль, и все смотрят туда. Один верблюд тоже поворачивает туда голову.

Проходит год. Хошутово уже изменилось. Где в прошлом году были голые посадки — там зелено. Группами работают люди на посадках.

Пастух стоит с четырьмя крестьянами. Разговор. Крестьяне курят. Пастух говорит:

— Мужики, а мужики! Пора бы нам Марь Никифоровну замуж отдать, а то соками разыграется и сбежит в город — дело ее молодое... Вот бы Кобозев Ермолай — третий год в председателях ходит — мужик сдобный и умственный... А Марь бы Никифоровне в Хошутове закрепка была — дюже девка к селу пришлась... Без нее нас бы песок да нужда заглодали...

Мужики серьезно соглашаются с пастухом и говорят, чтобы он на сходе голос за это поднял! Когда общество согласится, тогда всем обществом просить Нарышкину выйти замуж за Кобозева, а сватом от общества послать пастуха.

Люди работают. Кобозев возит воду. Нарышкина протягивает бечеву с Гавкиным — намечают линию посадок.

Степная впадина. Часть кочевого племени — Гюлизар и семь кочевников — продолжают устраиваться на оседлость.

Роются новые землянки. Несколько землянок уже есть. Везут откуда-то воду. Молодой кочевник вместе с Гюлизар старательно возится над устройством жилища из кошмы и кольев.

Гюлизар весела и трудолюбива. Кочевники усердно работают. Несколько русских крестьян из Хошутова глядят и даже помогают.

К группе русских крестьян подходит Кобозев. Он садится на деревянную втулку старого рассохшегося колеса и глядит в степь. Он печален, сер и скучен лицом. Он, видимо, томится и не может скрыть своего сердечного чувства. Остальные русские крестьяне увлечены зрелищем или сами участвуют в работе и не замечают Кобозева. Кобозев сидит на отшибе ото всех.

Гюлизар видит странного русского. Подходит к нему. Кобозев поднимает на нее свое растроганное, почти жалобное лицо. Он бес-сознательно ищет жалости и участия. Гюлизар не понимает неиз-вестного ей чувства Кобозева.

Она спрашивает:

— Ты болен?

Кобозев отвечает:

— Нет. Я люблю и уважаю одну женщину — от этого во мне всегда горит горе!

Гюлизар не может его понять:

— У нас так не бывает... Женщина у нас работает, а мужчина любит коня...

Гюлизар уходит работать. Кобозев встает и бредет из Сафуты.

Гюлизар глядит ему вслед: удивляется загадочному— новому для нее — человеку и его странному горю от любви к одной женщине. Ее лицо принимает выражение какой-то блаженной неясной надежды.

Поселок кочевников уже принял вид оседлой уютности. Двое пашут целину. Один старый кочевник сажает деревцо против своей землянки.

Степное племя кочует. Впереди Мемед. Смертельное истощение людей и животных. Верблюды и лошади самовольно становятся от усталости, потом опять идут. Мемед худ, оброс бородой, в глазах хищная тоска. Впереди — стада, за стадом люди на повозках, а сзади, отставая, воз с мертвецами и с прежним старым проводником.

Вдали сверкает и звенит живая родящая земля. Мемед и его спутники останавливаются и долго всматриваются. Совещаются. Некоторые кочевники уже с винтовками (в прежних кадрах их не было). Племя одичало и имеет почти разбойничий вид.

Над живой дальней землей мираж: масса людей, постройки, холмы.

Племя успокаивается: то — мираж, там нет ничего, кроме песка.

Едут. Мемед пристально вглядывается в мираж и потом скачет туда один, опережая стадо.

Мелиоративные работы. Лиманное орошение. Огромная площадь, охваченная земляным валом, имеет пышную растительность. (Если будет возможно, лучше заснять площадь лимана под водой.)

Рядом русские крестьяне-поселенцы, насыпают другой лиманный вал. Крестьяне с лопатами. Подводы ходят вкруговую, возя землю на вал.

Молодой инженер-мелиоратор работает с нивелиром. Недалеко едет небольшой обоз, с людьми, инструментами и машинами.

Оттуда подходит к мелиоратору другой инженер. Здороваются. Мелиоратор вынимает карту и показывает по ней дорогу — со-беседнику. Тот благодарит и уходит к своему обозу.

Это отряд буровой разведки под Волго-Донской канал.

Во время беседы двух инженеров — на строящийся лиманный вал въезжает Мемед. Он молча глядит на горячую трудную работу мужиков и на инженеров. Он дик, грязен и в этом месте кажется за-стенчивым. К нему подходит инженер-мелиоратор.

Ночь. Близ лиманов — ставка племени. Над степью звезды. Семьи жадно едят скудный ужин. Дети рвут друг у друга куски баранины и ловят в котлах руками остатки жира. Взрослые почти не едят и курят.

Инженер-мелиоратор говорит с Мемедом. Несколько кочевников чутко слушают.

За лиманом— привал работавших днем крестьян. Костры, ужин. Десятник в палатке при керосиновой лампе чертит. Тут же геодезические инструменты, мерные ленты, шаблоны и пр. — тех-ническая база работ. Лошади пасутся.

Мемед спрашивает:

— Где ж нам пройти? Тут росла наша трава на кочевом кольце.

Мелиоратор отвечает:

— Теперь тут будет орошение. Тысячи людей будут кормиться круглый год, а вы кормитесь одни сутки...

— Значит, пройти негде — нам поворачивать? — спрашивает Мемед.

Мелиоратор машет головой в подтверждение. Затем мелиоратор вынимает карту Волго-Донского канала и показывает Мемеду. Мемед глядит и начинает понимать.

— Там тоже сомнут наши пастбища! — говорит сам себе Мемед. Другие кочевники глядят подозрительно и недоверчиво.

Ночь. Нежно и покорно глядят верблюды терпеливыми глазами.

За лиманом — на рабочем привале — русская пляска под гармонь и железный бубен.

У кочевников — унылая тишина и ранний измученный сон.

Мемед на коне на лиманном валу.

Ему видны — стоянка строителей и поселенцев и ставка своего племени. Строителей и поселенцев в четыре раза больше, чем кочевников.

В стороне виден сарай с цементом. Там ходят вооруженные люди. Мемед поникает головой и едет к племени.

Утро. Племя поворачивает от лимана в степь. Скот, люди, повозка с мертвецами. Впереди скота уже не скудное пастбище, а голый голодный песок.

Поселок оседлых кочевников.

Гюлизар встречает молодой кочевник— теперь ее муж— и берет с ее плеча кувшин с водой.

Потом она идет снова за водой — в степь, где небольшое озерцо во впадине.

Степь пылит— движется племя кочевников. Гюлизар всмат-ривается в даль. Бежит без воды в поселок. Выбегают все кочевники. Несутся навстречу своему племени. Обнимают животных.

Встреча с родственниками. Гюлизар указывает на свой маленький поселок. Племя делится. Мужчины — оседлые кочевники, что были с Гюлизар, — забирают своих жен и детей. Люди в исступлении делят имущество. Некоторые повозки нагружены и трогаются к поселку. Гюлизар зовет Меме да. Мемед сидит на коне и молчит. Гюлизар подходит к Мемеду и хватает за стремена. За ней вслед идет молодой кочевник и берет ее за руку — это ее муж, что строил с ней жилище в поселке. Мемед молчит, отворачивается и трогает коня.

Часть племени удаляется в поселок на оседлость. Гюлизар с мужем с ними. Другая часть трогается дальше в степь. Оставшихся на оседлость раза в четыре меньше, чем ушедших в степь.

Стадо, люди, две повозки с мертвецами (провожатый — тот же, что и раньше). Степь. Вдалеке Хошутово.

Дается понять, что прошло долгое время — четыре года. Это достигается несколькими способами, как указано ниже.

Раннее утро. На крыльце школы, заслонив рукой лицо от низких солнечных лучей, стоит чуть пополневшая Нарышкина и оглядывает свое село.

На доме сельсовета другая вывеска: «Хошутовский райисполком» — и флаг.

Хошутово резко изменилось. Оно все проходит перед зрителем, одновременно со взором Нарышкиной.

Сначала нежное утреннее небо. Потом печной дым стелется над хатами. Затем усадьба крестьян. Избушки зауютились в зелени посадок. На дворах, где раньше были кизяки, лежит ворохами хворост. У колодцев небольшие принявшиеся деревья. Молодые сады. В степи на большом пространстве ровные культурные зеленые посадки — в слабой серебряной парящей росе. В посадках птицы и какие-то робкие маленькие зверки. Поля за околицей охвачены полосами кустарника и молодых деревьев. В защищенных этими живыми изгородями пространствах растет хлеб. Огороды. Есть пруд — он блестит, в нем купаются ребятишки и пьет стадо.

Большой синей лентой уходят насаждения в степь, отрезав от пустыни возделанные земли. В одном месте близ насаждений работает группа крестьян.

У ворот усадеб сидят бабы, мужики, подростки. Плетут из ше- люговых прутьев корзины и несложную мебель. Готовая мебель стоит тут же. Народ посытел и повеселел. Нет прежнего удручения и тоски на лицах. Показать это близким экраном.

Резкий контраст Хошутова с пустыней. Живой, зеленый, дышащий влагой оазис в безграничной, тихой, горячей, пустой степи.

К Нарышкиной подходят Кобозев и старик-пастух, раскуривший до огня свою трубку. Стоят трое в золотом свете, в трепещущем летящем воздухе.

Пастух показывает на степь и что-то озабоченно говорит. Его внимательно слушают Нарышкина и Кобозев.

— Штой-й-то кочуёв нету. А должны скоро быть. Кочуй срок не упустит — степь отдохнула, его время пришло. Теперь у нас зелень — все сожрут!..

Село кочевников, севших на оседлость. Уже есть зелень, посадки, деревья. Есть избы, землянок мало. На одной хате намалеванная вывеска: «Сельский национальный совет Сафуты». Другая хата обсажена шелюгой — на хате надпись углем: «Школа и крестьянское товарищество культуры песков». Из степи верхом приезжает Нарышкина и идет в школу.

Гюлизар несет своего ребенка. Рядом муж Гюлизар — тот самый молодой кочевник. У околицы кочевники-крестьяне насыпают плотину; человек двадцать. Жаркое степное утро.

В «Школу и крестьянское товарищество культуры песков» входят несколько детей, подростков и взрослых туземцев. Гюлизар отдает ребенка мужу и спешит в школу.

Хошутово. Вдали темные пятна и пыль над степью, от топота стад кочевников.

По безлюдной полуденной улице бежит стариковской рысью пастух и стучит в ставни и окошки:

— Кочуй прискакали!

Народ высыпает на улицу. Пастух подбегает к школе и почти-тельно постукивает в дверь. Выходит Нарышкина. Пастух испуганно говорит.

Простоволосая Нарышкина бежит по деревне впереди пастуха. У сельсовета толпа. Кобозев спокойно говорит. Крестьяне сумрачны и осунулись. Нарышкина волнуется. Советуется с Кобозевым.

Кобозев исчез. Явился на лошади верхом. Нарышкина просит его уступить ей лошадь. Кобозев уступает. Нарышкина садится верхом и скачет в степь. В степи ее догоняет Кобозев на другом коне. Скачут вдвоем.

Ставка кочевников. Нарышкина и Кобозев ищут того, с кем следует говорить. На них злобно смотрят кочевники и показывают.

Мемед спит на жаре, уткнувшись вниз лицом в ветхую кошму. Его облепили мухи. Нарышкина не узнает его и начинает расталкивать. Кобозев стоит тут же с хворостиной, которой он погонял лошадь.

Мемед вскакивает и дико поражается.

Нарышкина тоже вздрагивает от знакомого лица.

— Мемед! — начинает Нарышкина.

Кобозев подозрительно смотрит на обоих.

Мемед владеет собой, вежливо и учтиво улыбается. Нарышкина просит Мемеда не трогать оазиса, не трогать зелени и поскорее прочь уходить от этого места.

Кочевники стоят вблизи и ревниво следят за разговором. Мемед глядит в их сторону. Все с ненавистью наблюдают; другие жадно глядят на синеющий хошутовский оазис. Мемед колеблется. Он стоит между племенем и Нарышкиной. Нарышкина почти умоляет его. Кочевники ожесточенно молчат.

Мемед делается строгим и сухим:

— Травы мало, людей и скота много, — нечего делать барышня! Если в Хошутове будет больше людей, чем нас, они нас изгонят в степь на смерть — и это будет справедливо, как сейчас! Мы не злы и вы не злы, но мало травы! Кто-нибудь умирает и ругается!

Нарышкина понимает его — и сразу в ее глазах загорается не-нависть.

— Все равно вы негодяй! Мы работали пять лет, а вы съедите село в один час! Смотрите, я буду жаловаться советской власти, и вас будут судить!

Мемед улыбается. Кобозев жует скулами и весь вздувается от злобы. Он ревнует и ненавидит разбойника.

— Степь наша, барышня! — холодно говорит Мемед. — Зачем пришли русские? Кто голоден и ест траву родины, тот не преступник.

Мемед наклоняет голову.

Кобозев туго и с размаху бьет Мемеда по лицу прутом. Мемед круто рвет голову, сжимает тело и готовится к прыжку. Нарышкина бросается к нему и смотрит на него с испугом, нежностью и участием.

Мемед сразу замирает, скорбно улыбается и закрывает рукою кровь на лице.

Нарышкина и Кобозев обратно скачут в Хошутово. Мемед смотрит вслед всадникам.

Близ околицы Нарышкина поворачивает коня на степную тропу. Кобозев пытается следовать за ней, но Нарышкина не велит ему. Исчезает в пустыне одна на коне.

Сафута. Нарышкина на измученной лошади подъезжает к школе и стучит хворостинкой в окошко, наклонясь в седле. Выходит муж Гюлизар. Нарышкина сходит с коня.

Бледная летняя ночь в пустыне. Племя дремлет в кошмаре. Спят полураздетые худые женщины. К ним приникли тощие дети, они водят тонкими руками в бреду. Валяются полумертвые животные.

Мемед бродит по ставке один. Укрывает костлявые синие ноги спящих женщин и смотрит на детей в тряпках, старчески дремлющих с полуоткрытыми невидящими глазами. Изредка поднимается какой-нибудь человек и, невнятно пробормотав, валится вновь, не проснувшись. Ползет черепаха. Мемед ее берет. Вытягивает голову из-под панциря и душит пальцами. Потом швыряет прочь.

Мемед выходит за ставку. Долго глядит в сторону Хошутова. Там клубится слабый печной дым.

В мареве светлой ночи близко замаячили две фигуры людей, бредущих из Хошутова.

Мемед ждет. Подходят два кочевника. За плечами у них по мешку картошек. Они молча проходят мимо Мемеда.

Ранняя заря. Мемед мечется по ставке. К нему подходят два пожилых кочевника и враждебно говорят:

— Говори слово, Мемед!

Мемед смотрит в обратную сторону. Потом прыгает на ближнего коня и скачет к Хошутову. За ним — один за другим — кочевники хватают лошадей и мчатся в угон.

Дико и весело скачет сотня всадников. За ними спешно трогаются кибитки, потом топчется голодное стадо.

Хошутово нарастает на глазах. Видна яркая росная зелень нивы, хлебов и огороды. Широкие полосы шелюги и молодых деревьев. Приветливые колодцы. Хаты, дымящиеся тихим дымом.

От кочевников пыль и звон.

Воздух поджигается зарей. Всадники доскакали до передовых посадок. Из посадок им навстречу выходят крестьяне с кольями, топорами и вилами. У некоторых — винтовки. Несколько выезжают на конях. Тут же Гюлизар, Нарышкина и оседлые кочевники из Сафуты. Кочевники не имеют в руках ничего.

Мемед останавливается. Он замечает Гюлизар и Нарышкину. Гюлизар убеждает Мемеда не трогать насаждений. Нарышкина и Кобозев молчат и стоят в стороне. Кобозев с винтовкой. Мемеда и других всадников окружают русские крестьяне и оседлые кочевники. Общий спор.

Скот кочевников успел подойти к самой зелени. Его сдерживают русские крестьяне. Скот мычит и мечется. У коров текут слюни. Овцы блеют. Верблюды кричат, подымая голову к небу. Лошади танцуют и кружатся на месте под всадниками. Бараны разбегаются и бьют рогами в животы крестьян, стараясь пробиться к корму.

Крестьяне стоят стеной и сдерживают скот. Но одна корова кочевников прошмыгнула мимо Кобозева и метнулась в зелень. Кобозев спохватывается, оборачивается и бьет ее из винтовки наповал.

Мемед и все кочевники вздрагивают. Крестьяне подымают колья и топоры. Скот кочевников бросается тучей в посадки и сбивает крестьян. Русские крестьяне исчезают в посадках. Кустарник и деревца качаются.

Всадники врезаются в насаждения и исчезают в их глубине. Туда же проваливается все племя — кибитки и люди. Над зеленью поднимается пыль и окутывает ее. На огородах, на хлебах — жадные жрущие стада.

Из посадок вырываются на чистое место десять кочевников на конях. Завязывается схватка. Кочевники подминают мужиков и скачут по улице села. Кобозев бьет по ним из винтовки. Один кочевник запрокидывается в седле, его уносит в степь испуганная лошадь.

Оседлые кочевники и Гюлизар бьются на стороне русских против своих соплеменников. У них в руках тоже теперь колья. Они дерутся ловко и зло.

Из посадок выскакивают остальные кочевники. Они бьют по ос-тавшимся крестьянам из винтовок и несутся на село. С ними Мемед.

Спрятавшийся за овином Кобозев замечает Мемеда и бросается за ним вслед. Мемед видит его, но не стреляет в Кобозева (у Мемеда винтовка), а старается уйти на коне. Кобозев мчится за ним и вскидывает винтовку. Мемед свою винтовку берет за ствол и поднимает над головой — в знак мира.

Но Кобозев стреляет в Мемеда. Промах. Кобозев снова взводит винтовку. Тогда Мемед, повернувшись на седле, бьет Кобозева наповал.

Две хаты горят. Из некоторых изб по кочевникам вспыхивают выстрелы. Кочевники громят село, Мемед их явно сдерживает, выгоняет грабителей со дворов, но он уже потерял влияние на одноплеменников, и ему сопротивляются.

Нарышкина бежит рядом с Гюлизар по улице. Навстречу Гавкин с винтовкой. Он забежал за плетень и бьет по кочевникам. Нарышкина выхватывает у него ружье, но стрелять не умеет — возится. Гюлизар берет у нее ружье и ловко и часто бьет по всадникам. Нарышкина замечает коня Гавкина. Вскакивает на него. Зовет Гюлизар. Та отдает винтовку Гавкину. Гавкин стреляет с усердием и расчетливо. Нарышкина и Гюлизар скачут из села. Их пропускают всадники.

Сафута. Нарышкина и Гюлизар входят в «Сельский националь-ный совет Сафуты». Из совета навстречу выходит крепкий кочевник. Нарышкина говорит ему, спеша и волнуясь.

Из Сафуты на свежих лошадях выезжают Нарышкина, кочевник из совета и еще десять оседлых кочевников. У троих винтовки, у остальных кинжалы и колья, которые они держат, как пики.

Хошутово. Догорают несколько хат, дымятся головешки. Шелюговые насаждения, молодые сады, пашни, огороды — все разру-шено, съедено, затоптано, изгрызено.

Бабы таскают из колодцев ведрами мокрую грязь — воду выпили кочевники — и тащат ее на уже догоревшие хаты.

Старик-пастух стоит на околице и всматривается в степь из-под ладони, как бы ожидая.

С другой стороны села выезжают кибитки племени, нагруженные зеленью, травой, картошками, арбузами, дынями, целыми небольшими вырванными деревьями и проч. Отдельные кочевники собирают свое стадо, разбредшееся по всем окрестностям Хошутова.

Вдали показываются верховые люди. Можно узнать Гюлизар, Нарышкину и их спутников — оседлых кочевников из Сафуты.

Старик-пастух облегченно вздыхает и начинает набивать трубку.

Мертвый Кобозев лежит на уличной дороге. Глаза и рот открыты, во рту распухший толстый язык.

Нарышкина останавливает около Кобозева свою лошадь. Зовет пастуха. Говорит ему. Пастух машет головой: дескать, понимаю. Нарышкина показывает рукой на Кобозева, а потом на хату, где Совет. Пастух соглашается.

Нарышкина догоняет уехавших кочевников.

Пастух стоит над Кобозевым:

— Четыре года я тебя сватал, и не успел — помер теперь жених! А дело к концу шло!..

Нарышкина, Гюлизар и вся кавалькада уехавших из Сафуты оседлых кочевников мчится по селу вслед одиноким отставшим диким кочевникам. Оседлые кочевники стреляют вдогонку. Дикие отвечают.

Из одной хаты выбегает с подушкой и петухом под мышками дикий кочевник. За спиной у него винтовка. Нарышкина и ее отряд не замечают его. Дикий кочевник бросает подушку и петуха. Петух голосит и летит, как птица. Дикий кочевник ворочает ошалелыми глазами, ищет своих, потом вскидывает винтовку и бьет несколько раз по отряду. Падают Гюлизар и еще один всадник. Председатель Сафуты бьет с коня дикого кочевника наповал.

Отряд останавливается.

Гюлизар снимает с коня ее муж, бывший в отряде, и кладет на землю.

Гюлизар умирает. Нарышкина и председатель Сафуты сходят с коней. Нарышкина стоит спиной к зрителю. Муж Гюлизар покрывает труп жены от ног до волос своей верхней одеждой.

Гюлизар лежит мертвая.

Пастух с Гавкиным стоят посреди разгромленного Хошутова. Вечереет. Беседуют.

Пастух говорит:

— Как бы не обидели там Марию Никифоровну! Зачем по-скакали? — Кочуй села не сделает! У них тоже кровная обида: наша шелюга перерезала их прогонную травяную полосу — кочуй и взъярились...

Гавкин поникает расстроенным лицом.

Племя бредет по степи враздробь, как побежденное. Хошутово видно уже далеко.

На возах разные растения, картошки, трава, арбузы и целые де-ревья. Козлы прыгают прямо на повозки и начинают объедать и глодать деревья.

Племя идет не тремя частями, как раньше, — скот, люди, повозка с мертвыми, — а общей растерянной массой. Есть раненые.

Мемед едет усталый и разбитый. На лице его отчаяние и тоска.

Нарышкина, сафутский председатель и оседлые кочевники скачут по степи. Нагоняют племя.

Председатель Сафуты кричит на Мемеда и ругается. Мемед от-малчивается. Нарышкина подпускает свою лошадь близко к Меме- ду, и, вся вспыхнув, бьет Мемеда кнутом по лицу несколько раз.

Мемед в диком чувстве отчаяния и унижения поднимает винтовку на Нарышкину. Потом медленно переводит дуло винтовки с Нарышкиной на председателя Сафуты.

Нарышкина с поднятым кнутом бросается на него. Мемед стреляет в председателя Сафуты — и тот валится мертвый с коня.

Дикие кочевники окружают приезжих, разоружают их и гонят обратно. Нарышкина сама прыгает с коня и одна проходит сквозь расступающееся племя. Дикие кочевники глядят на нее с боязливым уважением.

Нарышкина уходит в степь в направлении Хошутова.

Проходит время. Дать его длинной дорогой от Хошутова до места действия.

Глухая пустыня. Поднимающийся вихрь.

Мемед. Племя кочевников. Людей гораздо меньше, чем было раньше. Сквозь крепнущую бурю племя спешит зайти за курган — под ветер.

В кибитках лежит много больных посиневших людей. Племя останавливается. Пять-шесть мужчин и Мемед — быстро справляются с укреплением кибиток и приспосабливают их к буре.

Тучи мятущегося песка заволакивают стоянку.

Вихрь бьется над голыми телами больных и умирающих ко-чевников.

В кибитке сидят Мемед и еще трое пожилых кочевников. Песок навевается туда, и кошма кибитки трещит. Совещаются.

Один кочевник говорит:

— Иди, Мемед, в Сафуту в совет — проси оседлость! Там наш народ, там твоя сестра Гюлизар — пусть забудут Хошутово, время прошло! Степь не дает травы, колодцы сухие, кочевое кольцо разо-рвано, и на пастбищах строят дома!

Мемед молчит, — другие сидят неподвижно.

— Езжай, Мемед! Мы вымрем все — чума уже в кибитке, у нас нет живых женщин и детей. Степь погибает.

Буря разгорается над степью песчаным пожаром. Почти темно. Кибитку гнетет ураган.

Утро. Околица Хошутова и — пустыня.

По дороге из Хошутова бредет одна, пешая, Нарышкина. В руках у нее узелок, в руке палка. Нарышкина простоволоса, измучена и глядит рассеянными выцветшими глазами.

Хошутово совсем далеко. Глухая пустыня. Фигура Нарышкиной уменьшается на горизонте.

Истомленная Нарышкина входит вечерней зарей в Сафуту.

В стороне от дороги Нарышкина замечает нечто вроде клумбы. Нарышкина идет туда. Там засохшие редкие бедные цветы, посаженные вокруг одинокого деревца. Под деревцом могильный холмик.

Нарышкина стоит перед деревцом с узелком и путевой палкой. Нарышкина подходит к «Школе и крестьянскому товариществу культуры песков». Входит в хату.

Сафута — село оседлых кочевников. Не везде хаты. Много еще землянок и приспособленных под постоянное жилье кибиток. Но уже есть искусственные насаждения, реденькие полосы шелюги по песку. Есть деревца. Есть огороды и небольшие поля. Дается экраном вид зеленеющей Сафуты.

Нарышкина из хаты выходит с мужем Гюлизар.

Муж Гюлизар показывает Нарышкиной длинную полосу шелюги, уходящую в степь. На двух столбах вывеска:

Осеннее утро. Прохладная прозрачная степь. Сафута. Нарышкина в туземной одежде кочевников носит воду в школу. Потом с ребенком и отцом ребенка — мужем Гюлизар — садится на завалинке школы и кормит ребенка молоком из бутылочки. К школе подходят несколько крестьян — бывших кочевников, детей и подростков. Нарышкина машет им рукой, чтобы они шли в школу. Потом отдает ребенка отцу и сама уходит в школу.

Вечер. Меркнет степь. Заходит огромное солнце. По степной равнине скачет одинокий всадник.

Сафута. Всадник хорошим ходом въезжает в деревню. Это Мемед. Озирается и отворачивается от встречных. У одного мальчика спрашивает. Тот показывает.

Мемед подъезжает к школе. Смотрит на надпись и сходит с коня. Стучит в окно и зовет:

— Гюлизар!

Никого нет. Мемед подходит к сеням, стучит в дверь:

— Гюлизар!

Выходит Нарышкина. Мемед весь поникает. Нарышкина видит Мемеда и с чуть заметной робкой нежностью и удивлением ждет его слова.

Пустынный звездный вечер. Стоянка кочевников. Люди голодны и больны. Скот мычит и волнуется. Некоторые старики ждут кого-то и глядят в степь.

Далекий всадник. Приближается. Приезжает Мемед. У него спокойное, почти счастливое лицо. Его обступают. Вопросы. Мемед отвечает. Потом спор. Шум. Мемед поднимает руки и сердито унимает племя. Он говорит:

— Кто любит скот и свои семейства, пусть утром едет со мной в Сафуту на оседлость. Нам дают помощь и место. Я говорил с песчаной учительницей. Русские из Хошутоватоже обещают помочь и забыть прошлую беду. Степь кончилась.

Среди кочевников — волненье. Не все согласны идти на оседлость. Противники кричат:

— Нет, степь богата, — мы найдем траву. Труд — беда человека, а кочевье — воля!

Мемед иронически улыбается говорящему эти слова и отходит прочь к своей лошади.

Темнеет.

Ночь. Восходит огромная луна на горизонте. Отдельно от племени — в голой освещенной степи — сидит (спиной к зрителю) Мемед и глядит в серебряную лунную даль. Пустыня фантастична.

Грезы Мемеда овеществляются. Он видит огни больших селений, серебряные фантазии озер, непонятные сооружения. Все это находится поперек пастбищной травяной полосы. Племени идти некуда. Оно ложится в песок и синеет от голода и луны. Из большого селения в степь выходит фигура Нарышкиной и идет между омертвевшими кочевниками.

Луна поднимается выше и делается меньше. Мемед сидит спиной к зрителю. Пустыня свободна от видений Мемеда и бесконечна в серебряном свете луны.

Утро. Кочевники делят скот и имущество. Скот не хочет расставаться. Рев и волнение. Люди насильно разделяют коров, верблюдов и баранов. Телята стонают по матерям. Верблюды кричат по своим родным и друзьям, которых гонят в другую часть. Стадо не желает делиться. Трагедия родственного чувства скота. Привыкшее жить кочевой коммуной — племя никак не может разделить имущества и вещей. Разные детали. Вещи и одежда несколько раз переходят из рук в руки; наконец дают вещи нюхать верблюдам той и другой части разделенного стада, — по симпатии верблюдов вещи делят. Мемед торопит людей с коня.

Племя, против первой и второй части фильма, уменьшилось раз в пять. Иные со злобой, иные со скорбью — расстаются люди на два народа из одного. Сцены прощания и сцены равнодушия.

2/3 племени едут за Мемедом на оседлость в Сафуту.

1/3 трогается в степь: немного скота, люди и две повозки с мертвецами и старым провожатым.

Дальше и дальше расстояние между частями расколовшегося племени, уходящими в противоположные стороны.

Мемед останавливается. Пропускает скот и людей, идущих на оседлость. Глядит в сторону уходящих в степь. Те тают вдали. Маячат — как мираж, обращаются в тени и в ничто. Последними пропадают две повозки с мертвецами и старичок-кочевник, их всегдашний проводник, бредущий позади.

Веет тонкая песчаная пыль и стирает черту между небом и землей.

Мемед медленно поворачивает голову от степи к зрителю. Но картина кончается раньше — лица Мемеда зритель не увидит.