И. В. Сталину

Сентябрь-октябрь 1932 г. Москва

ТОВАРИЩ СТАЛИН.

Полтора года тому назад я написал вам письмо,
касающееся моей повести «Впрок», напечатанной
в «Красной нови».

Теперь я обращаюсь к Вам по другому вопросу.

Занятый работой в том направлении, о котором
я писал Вам в первом письме, я между прочим написал небольшую пьесу “Высокое напряжение”. При этом прилагаю копию протокола худполитсовета театра б. Корш, где
эта пьеса заслушивалась. Откровенно вам скажу, что я заинтересован в постановке этой пьесы, т<ак> к<ак> она
дала бы мне средства для жизни, чтобы продолжать работу
над основными рукописями, о характере которых я вам писал в первом письме.

Несмотря на положительную оценку пьесы театром и группой рабочих (худполитсовет), пьесу фактически не разрешили к постановке.

Далее моя просьба, наверное, вызовет у вас улыбку.
Эта просьба действительно имеет комический и одиозный
характер — я это сознаю. Я вас прошу дать указание о постановке моей пьесы.

Вы можете сказать: при чем же тут Сталин. — Для
этого есть у нас соответствующие органы, туда и обратитесь.

Я обращался всюду, я никогда не отнял бы у вас
времени этим письмом, если бы у меня был другой выход. Дело в том, что история с «Впроком» стала известна
достаточно широко в литературных кругах. История
эта мрачна для меня, и она имеет такие подробности
(не могу судить, сколько в них правды и сплетни),
что я никогда уже не выкарабкаюсь к литературной общественной работе.

При деловых отношениях со мной люди всегда
вспоминают «Впрок» и то, что вами эта вещь оценена
резко отрицательно (литераторам и это известно в подробностях).

Коротко говоря, никто никогда теперь не решится
опубликовать что-либо, написанное мною, поскольку существует убеждение, что вы относитесь ко мне отрицательно. Только я один не думаю этого, потому что я отделил себя от «Впрока» и от других своих ошибочных произведений. Кроме того, глупо представлять вас в положении
человека, «ненавидящего Платонова». Это значит вовсе не
знать вас даже в своем воображении.

Таково мое мнение, но оно не имеет никакой силы.

Можно это письмо понять как бестактность с моей
стороны. Нет, несмотря на кажущуюся его юмористичность или бестактность — когда я прошу у вас, руководителя всемирного рабочего движения, содействия к разрешению какой-то пьесы, — письмо вызвано действительной
безвыходностью моего положения, абсолютной невозможностью обойтись без вашей помощи.

Каково бы ни было ваше суждение, я прошу Вас
сообщить мне его непосредственно по почте, если вы найдете нужным, вообще ответить мне как-либо. Через литераторов отвечать, по-моему, нецелесообразно, потому что
в случае отрицательного ответа мое положение ухудшится
до крайних пределов, сверх возможности его терпеть одним человеческим сердцем.