Человек нашего времени

Конструктор по общим приспособлениям инженер-электрик Оганов поехал в командировку из своего Проектировочного института.

Сегодня утром, как и каждый день, он проснулся в тревоге за всю свою страну. Оганов прочитал в газете постановление партии о сооружении силовой плотины на Нижней Волге для орошения Заволжья. Он сразу вздрогнул от радости и тревоги — от радости, что дело его молодости, когда он орошал центробежным насосом 12 десятин огородов на своей южной родине, что это дело стало частью технической программы большевиков, — и тревоги, что на этом строительстве могут случиться упущения, если он не примет немедленных мер. Он боялся за многое в республике и жил только в одну сторону — в будущее, не чувствуя вкуса к личным наслаждениям и не имея времени бриться и получать мясо в ЗРК по своим талонам.

Утром, до отъезда, Оганов спроектировал схему нового насоса для заволжской оросительной системы. По постановлению ЦК партии должно быть осуществлено машинное орошение. Это значит, что воду будут подавать на пшеничные поля агрегаты из электромотора и центробежного насоса, спаренные одним валом, то есть пара машин. Инженер Оганов отверг такое устарелое положение: он предложил одну машину, исполняющую сразу две функции. Именно: электромотор вместе с тем и насос. Для этого активная часть электромотора — ротор — делается в форме многолопастного насосного колеса, а неподвижная часть мотора — статор — в виде кожуха, в котором прессуется вода для нагнетания вверх. Теперешняя изоляция проводов, боящаяся воды, ликвидируется. Провода должны быть употреблены из алюминия, покрытые для изоляции окисью алюминия же — или вариантом этого состава, — тогда электрические части способны будут работать в воде, а машинное орошение намного удешевится — и по капитальным затратам, и по эксплуатации.

У Оганова была жена — двадцатитрехлетний инженер, причем он так и не успел привыкнуть к ней, а она уже отвыкла от него. Оганов и сам считал, что уважать только одну женщину на свете это так же странно, как предпочитать паровую машину дизелю и новым типам турбин.

Со страстью и расчетом глядел тридцатилетний Оганов на людей и машины, угадывая в них новые выпуски и устарелые марки. Техника, ведь она была, возможно, первым социальным чувством людей и будет их высшей страстью.

На небольшой станции замечательно красивая женщина, с глазами, обросшими бровями, как черной травой, понесла куда-то водяное ведро. Оганов наблюдал ее вслед с непобедимым сердцем и думал — сколько гвоздей, свечек, меди и минералов можно химически получить из тела той женщины. «Зачем строят крематории?» — с грустью удивлялся инженер. — «Нужно строить химзаводы для добычи из трупов цветметзолота, различных стройматериалов и оборудования!»

Вечером, подъезжая уже к нужной станции, Оганов увидел огромное совхозное стадо, которое гнали куда-то для превращения в мясную пищу.

Вид животных, гонимых сквозь пространства пешком в города на съедение, или даже запертых в неволю вагонов, всегда приводил Оганова в душевное и экономическое содрогание. Коровы, и особенно быки, слишком впечатлительны, чтобы переносить железнодорожную езду, вид городов и ревущую индустриализацию. У животных расстраиваются нервы, они высыпают беспрестанно из себя навоз и теряют съедобный вес. Сосчитано, что при езде в вагоне на тысячу верст коровы худеют на десять и больше процентов, а быки вовсе тают, тоскуя, что им уже никогда теперь не придется случаться.

В начале ночи Оганов приехал на форде в центральную усадьбу мясосовхоза, в котором он вел постройку опытной электросилосной башни для заготовки говядины.

Башня была сложена из сжатых, сбрикетированных ручным прессом глино-черноземных кирпичей и представляла собой вид усеченного конуса.

В сенях башни находилось особое стойло, — оно хотя и не имело еще арматуры, но это было то же, что электрический стул для человека, — место смертельного убийства животных высоким напряжением. Оганов не хотел портить качества мяса предсмертным ужасом и безумной агонией живого существа от действия механического орудия. Наоборот, животное будет подвержено предварительной ласке в электрическом стойле и смерть будет наступать в момент наслаждения лучшей едой. Внутренность башни была выложена досками в тесную пригонку, а доски покрыты слоем клеевого лака, непроходимым для электричества.

Если мясосовхоз, в котором консультировал Оганов, отправит в течение года две тысячи тонн мяса, то двести, а может быть, и четыреста тонн наиболее нежного мяса будет истрачено в пути, благодаря похудению животных. Кроме того, коровы могут вовсе умереть в дороге. Эти двести или четыреста тонн говядины должен сохранить электрический силос, построенный как башня. Коровьи туловища разрубаются на сортовые части и загружаются в башню. Затем небольшое количество высоконапряженного тока пропускается сквозь всю массу говядины, и говядина сохраняется долгое время, даже целый год, в свежем и питательном состоянии, потому что электричество убивает в нем смертных микробов.

По мере надобности мясо накладывается в приспособленные кадушки с выкаченным воздухом и отправляется в города. В дальнейшем предполагалось вокруг электрического силоса развить комбинат, с тем, чтобы на месте обращать мясо в фарш, колбасу, студень, консервы и отправлять в города готовую еду.

Пока Оганов обследовал состояние работ и инструктировал монтажную бригаду, около него все время стояла пожилая женщина с лампой в руках. Это была бывшая совхозная кухарка, не знавшая, куда ей теперь деться. Она стала жаловаться Оганову, что мужики из металлических ложек сделали проволоку, а суповые котлы раскатали в листы и что даже сережки вынули у нее из ушей и расплавили их в олово.

Тогда Оганов дал этой печальной, бесхозной женщине, лишенной бытового состояния, сто рублей, и баба ощерилась от счастья, а бригада захохотала, потому что эта женщина и с бригадира уже управилась получить за свои сережки восемнадцать рублей.

Один плотник, по прозвищу Мустафа, лежал навзничь с омертвевшим видом лица; он сегодня в одиночку таскал бревна на верх башни, а вчера забивал якорные сваи для крепления ветродвигателя от зимних бурь.

В своем дыхании он плавно поднимал и опускал ребра, обросшие жилами тяжелой силы, и лицо его, хотя и было покрыто печалью утомления, но все же хранило в своем смутном выражении нежность надежды и насмешку над грубой тягостью жизни.

«Зачем он таскает бревна, зачем он не повесил блока и не заставил вола втянуть бревно на канате?» — думал Оганов в тишине большого пространства. — «Зачем вообще нам труд, как повторение однообразных процессов: нужно заменить его беспрерывным творчеством изобретений!»

Колодезный бригадир Милешин спал вниз лицом. Он сегодня трудился по рытью земли для различных установок. Оганов решил завтра же сделать несколько конных лопат и рыть грунт силой волов или даже приспособить под это дело ветер.

Оганов не знал, есть ли у Мустафы и Милешина половая жизнь, эстетические вкусы и накопления на сберкнижке. Они были, наверно, безродными и превращали будущее в свою родину.

В книгах библиотеки Оганов нашел «Вопросы ленинизма» Сталина и стал перечитывать эту прозрачную книгу, в которой дно истины ему показалось близким, тогда как на самом деле было глубоким, — потому что стиль был составлен из одного мощного чувства целесообразности, без всяких примесей ничтожных украшений, и был ясен до самого горизонта, как освещенное простое пространство, уходящее в бесконечность времени и мира.

Читая, Оганов ощущал спокойствие и счастливое убеждение верности своей жизни, точно старый серьезный товарищ, неизвестный в лицо, поддерживал его силу, и все равно, даже если бы погиб в изнеможении инженер Оганов, он был бы и мертвым поднят дружескими руками на высоту успеха.

Под утро Оганов вышел наружу. Вращающаяся земля несла здешнее место навстречу солнцу, и солнце показывалось в ответ. Но Оганов не вдумался в это явление, вдумываясь обычно во все, что попадалось. Он отошел дальше в степь и лег в нее вниз лицом, с настроением своей незначительности.

Затем он возвратился в избу, где по-прежнему спали рабочие, но лица их, освещенные зарею, приняли торжественное выражение.

Оганов понял, насколько мог, Ленина и Сталина: их мысль — это большевистский расчет на максимального героического человека масс, приведенного в героизм историческим бедствием, — на человека, который истощенной рукой задушил вооруженную буржуазию в семнадцатом году и теперь творит сооружение социализма в скудной стране, беря первичное вещество для него из своего тела.

Эта идея неслышно растворена в книгах, прочитанных Ога-новым ночью, — потому что ее нельзя услышать мелким сердцем индивидуалиста или буржуя.

Днем директор пригласил Оганова, специалистов и бригадиров на совещание к себе — по вопросу о борьбе с текучестью рабсилы.

Выслушав все мнения и затруднения, Оганов спросил:

— Почему у вас плотник Мустафа работает как чернорабочий — таскает бревна, а бригадир Милешин — как землекоп?

— Иногда не хватает даже минимума рабсилы, — объяснил директор. — Профессии начинают стихийно соскальзывать: это наша беда!

— Используйте эту беду! — посоветовал Оганов.

Директор улыбнулся:

— Каким образом? Вы нам посоветуйте!

Оганов ответил:

— Введите скользящую шкалу профессий, чтобы пастух был обучен строительству и мог быть плотником зимой, или еще чем-либо, чтобы человек обнимал своим уменьем несколько профессий и чередовал их во времена года. Каждый трудящийся может и обязан иметь хотя бы две профессии. Это даст десятки тысяч экономии по одному вашему совхозу. Вы попробуйте — не пожалеете! Для всех несложных профессий надо разработать скользящую шкалу — и перестроить совхозное ученичество и колхозные школы на этот способ сдвоенных и строенных профессий…

Директор не сдавался; улыбаясь, он сообщил:

— Я тоже могу быть директором, могу играть на гармони, могу тесто месить…

— А губернатор у Гоголя вышивал по тюлю, — ответил Оганов серьезно, и директор перестал улыбаться.

Воображение Оганова было как руда — не все в нем было полезным металлом, многое состояло из ржави, но даже ржавь у него была органического происхождения — из собственного туловища и ради сбережения революции.

Оганов молча осматривал с автомобиля обширность земли, взволнованную высокой энергией солнца. Это работал в мире свет Максвелла, отличающийся от промышленного электрического тока лишь краткостью волны и страшной частотою колебаний в секунду. Эти величины были малы и громадны настолько, что чувство человека скучает от их воображения.

В атомной глубине материи играла тонкая пульсация электричества, приближающаяся по нежности и остроте своего факта к жизненным явлениям. Взрываясь наружу, эта же энергия освещает и образовывает мир.

Уже давно, еще до тюремного заключения, инженер Оганов жил надеждой превратить свет солнца в электричество, получать энергию в любой точке земного шара из бесконечного пространства, освещенного солнцем, луной, звездами или северным сиянием. Для этого нужно лишь сконструировать оптический приемник-трансформатор, обращающий свет в ток. В ленинградской тюрьме, в вагоне, в далеком краю ссылки Оганов думал не переставая о том приборе, который должен навеки заполнить мир светлым наводнением энергии и тем утешался в своей преходящей невзгоде. Он чувствовал, как это должно случиться, но не мог доработаться до рационального устройства оптического механизма.

Несмотря на его гражданскую порочность, советское государство дало, однако, возможность Оганову все условия для работы и даже предоставило иностранную консультацию. Но дело еле двигалось вперед, пока уже на воле два рабочих инженера не помогли Оганову. Это были люди с таким напором жизни, что они сами служили доказательством — в какое могущество, в какое сгущение может обратиться солнце на земле; эти инженеры почти не могли спать по ночам от тревоги своего творческого сознания, и они выдумали центробежный метательный диск — для дальнего транспорта по высоким слоям атмосферы самых тяжелых грузов: руды, леса, топлива, нерудных ископаемых и т. п.

Они просмотрели чертежи Оганова и заключили: «У вас нет руководящего принципа: вы хотите затормозить световой поток, и бродите среди своих догадок, у вас, видимо, ослабело сердце, — воздействуйте на свет магнитным полем, и вы получите нужную комбинацию! Но только имейте в виду: потушив свет, вы встретите страшное напряжение тока — вас может сжечь; некогда вредители тоже хотели помешать световому потоку истории — и получили удар молнии!»

Принцип был найден: сочетание магнитного поля с преломляющимися сферами света.

В анкете, поданной для получения заграничного паспорта, он написал: «Сын шахтера; бывший рабочий-слесарь и паровозный машинист — с 10-летним стажем; инженер-электрик, возраст — 31 год; состоял под судом и следствием — вредитель; был в заключении и ссылке около 2-х лет; освобожден — по снисхождению, как пролетарий и творческий человек; причина вредительства: думал, что рабочий класс недостаточно умен для управления миром, хотя сам имею сто патентов на изобретения, — себя — как опровержение контрреволюционных взглядов — я упустил из расчета и хотел вычесть весь пролетариат из буржуазии, а не наоборот, хотя знаю высшую математику; в заключении же я опомнился и возвратился навеки на родину, в рабочий класс».

Человек, ведавший выдачей заграничных паспортов, прочитав анкету Оганова, сказал вслух словами вождя:

— Да, сера, товарищ, теория, но зелено вечное дерево жизни!

Этим он хотел отметить диалектический лабиринт действительности, а затем дал Оганову визу на поездку за рубеж.